Это уже стало традицией – писать о Беслане три сентябрьских дня каждого года. «Мы помним», «Навсегда», «Больно». Слова банальные настолько, что кажутся уже просто дежурными. Как свечка на аватарке после очередного теракта.

Спустя 13 лет после массового убийства детей в первой бесланской школе копаешь себя и понимаешь, что все, что можно было сказать – сказано уже давно. Душа выжата, слезы выплаканы, боль залезла внутрь. Вроде всё улеглось и дает знать о себе лишь редким обострением. Вот тогда хочется говорить. Что-то важное, весомое, царапающее душу. А вместо этого пустота. Сказать нечего. Только «помним» и «скорбим».

Мы не прошли испытание Бесланом. Не выдержали экзамен. Не стали лучше. Не поняли, что с нами произошло тогда и продолжает происходить сейчас. Потеряв самое дорогое, мы готовы терять его еще и еще раз. Мы должны были стать братьями вечером 3 сентября, но остались соседями, настороженно смотрящими друг на друга, воздвигающими заборы и не замечающие протянутой за помощью руки. Наши ценности не сменились. Они остались теми же, что были 31 августа 2004 года. Нас по-прежнему интересуют только шкурные интересы, своё брюхо и комфорт. Ровно до тех пор, пока этот хрупкий комфорт не начинают нарушать. Сначала у одного, потом у другого – но главное, не у нас. До поры.

Три дня в Беслане были ужасны своей кровью и ожиданием. И прекрасны – своим трепетом и участием к ближнему. Запомнилось только это. Все были готовы помочь одному и один был готов помочь всем. Причем, никто не думал о цене этой помощи. Было всё равно – готовы были отдать хоть жизнь. И это не пафос. Я выдел такое своими глазами. Видел все три дня. Именно тогда мне показалось, что так, как было 31 августа уже не будет никогда. Мы изменились, видя то, что произошло и представляя, что такое еще может произойти. Но пришли в себя уже 4-го сентября. Так что, да, Беслан сделал из нас людей – но ровно на эти три дня. После у каждого появились свои заботы, которые прерывались только детскими похоронами.

Мы так и не стали лучше. В нас просто поселилась постоянная боль, которая ищет выхода. Которая хочет сказать что-то великое, как вселенная, но получается только «помним» и «скорбим». Боль, должная стать силой, но так и оставшаяся болью.

Она могла стать силой, если бы мы встали плечом к плечу с матерями, бьющимися за правду. Могла стать силой, если бы мы всем миром помогли полностью излечиться покалеченным. Могла стать силой, если бы мы не превратили «Беслан» в бренд, который выгодно «продавать» заезжим чиновникам. Да мало ли еще у нас претензий к нам же самим.

Мы ничего этого сделать не смогли. И уже вряд ли сможем.

Пересдачи не будет.

Заур Фарниев