Наркотики, и все, что вокруг них – это одна большая, сложная и больная тема. Однако когда смотришь на методы и формы борьбы с наркоманией и кое-что вспоминаешь, вырисовывается следующая картина – рельсы, на которых телега, сзади — лошадь, и эта пара подпирается чадящим паровозом. Ехать нужно, но не получается – потому, что есть физика и логика, препятствующая такому движению вперед, и без жертв.

А теперь по существу и на конкретных примерах. Никак не мог найти рационального зерна в идее, которая муссировалась в нашей республике еще три-четыре года назад. Тогда речь шла о добровольном освидетельствовании старшеклассников на предмет употребления наркотиков посредством дорогостоящего хроматографа.

Может что-то дельное и присутствовало в этой новации, но возникал один вопрос: а у нас действительно нейтрализовали последнего сбытчика наркотиков?

Если выявили, взяли с поличным, и как говорят оперативные работники, «закрыли барыг» во Владикавказе и в радиусе 150 километров от него, то можно конечно потратить последние деньги, приобрести качественное диагностическое оборудование и проверить всех без исключения школьников. Не вопрос! Хотя лучше потратить деньги, причем неслабые, на оборудование и оснащение центров реабилитации наркозависимых граждан. Как ни прискорбно, но первая нестыковка налицо.

Когда в последних новостях о «закладках» вдруг появилась информация о пяти владикавказских старшеклассниках, которые были задействованы в этой «наркокруговерти», стало грустно, страшно и неуютно.

Извините, а у кого можно спросить: в этой школе, где старшеклассник вместо домашних заданий трудился над «закладками», чем занимался школьный инспектор в звании офицера, куда смотрели сотрудники ЧОПа, и насколько были в теме участковый уполномоченный полицейский, совет школы, родительский комитет?

Это же все субъекты профилактики, но они почему-то были далеки от одного объекта профилактики в возрасте 16-17 лет, и этот подросток в одиночку подорвал систему, которая должна была ему же (!) доказывать, показывать и доходчиво продемонстрировать, что такое хорошо, а что такое плохо.

Наркоманы 70-х и 80-х годов со смятой пачкой «Беломора» с одном кармане, и кусочком «запаренной анаши» в другом, выглядят как неандертальцы по сравнению с нынешними наркоманами. К услугам последних современные модели смартфонов, в их активе безукоризненное владение мессенджерами. Надо же какой прогресс, от такой продвинутости только зависть берет! В кошмарном сне такого не увидишь.

Откуда у среднестатистического, нигде не работающего наркомана деньги на девайс, стоимость которого составляет 50% и более процентов от среднестатистического показателя заработной платы в Северной Осетии? Это же экономический нонсенс, помноженный на парадокс, в совокупности с местными условиями.

Зарабатывать деньги на бизнесе и «прокалывать» их, покупать те же «соли», наверное, способны только единицы, а тогда чем зарабатывают на наркотики десятки, а может и сотни тех, кто по вечерам включает фонарики на смартфонах и рыскает по Владикавказу и Беслану в поисках «закладок»?

И это наша, нисколько не сгущенная в красках реальность, наше всё, родное, доморощенное, и самое тревожное, самобытное…

Когда героин пошел в наступление, а это с середины 90-х годов, и как минимум, до середины 2000-х, резко «омолодились» цифры на кладбищенских памятниках.

На похоронах молодого человека, скончавшегося от передозировки, группами перешептывались об истинной причине столь ранней смерти. На траурном митинге говорили о том, как рано парень ушел из жизни, о том, что его родители – достойные люди, уважаемые представители своих фамилий.

А по-другому у нас, когда горе, нельзя, потому как это неудобно и некрасиво, и вообще не принято.

В заключении судебных медиков, которое скрывалось от любопытных и посторонних глаз, значилось, что смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности.

Острая сердечная недостаточность у человека, которому 25 лет, 30 лет, 35 лет, и все это на фоне многочисленных проколов на руках, а у кого, и в других местах.

Погибший от наркотиков никогда не работал, тем более, в рудник никогда не спускался на «седьмой горизонт», не был задействован в трудоемких земляных и бетонных работах – у него, в самом начале приема героина «рабочими» были лишь только вены.

Среди тех, кто приходил на похороны, были его приятели и знакомые, наркоманы с большим или меньшим стажем употребления героина, и причину смерти товарища они выражали неким кощунственным жаргонизмом — «борщнул».

Но не было в этом слове, и в интонации, с которым этот неказистый глагол произносился, ни малейшего намека на упредительный фактор, и это была лишь оценочная категория.

Другая оценочная категория — «худинаг» свидетельствовала о беспрецедентном падении морали, и в частности, речь шла о героинщиках, которые из последних сил умудрялись демонтировать могильные ограды из цветного металла, и сдавать их в многочисленные пункты приема.

Те, кто принимал эти ограды, прекрасно видели, что это вовсе не лом, моментально оценивали землянистый цвет лица своих клиентов, с завидной оперативностью высчитывали прибыль и вручали им деньги.

Хозяин пункта или приемщик только лишь на время расследования уголовного дела номинально превращались в звено наркобизнеса.

Как положено, блюстители порядка брали с них объяснения, предупреждали об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний – слов в беседе под протокол сказано было много, но Уголовно-процессуальный кодекс и Уголовный кодекс признак ментальности в виде слова «худинаг» не содержит.

Неплохо выглядит новация, связанная с тем, чтобы публиковать в печатных СМИ и размещать в интернете автобиографические данные и фотографии осужденных сбытчиков наркотиков, но полноты информации все же нет.

А очень бы хотелось узнать, в каком доме и на какой улице проживал распространитель наркотиков, каким он был среди соседей, сколько людей «посадил на иглу», сколько и каких краденных вещей он принял от наркоманов.

Скорее всего, все проходило по стандартной схеме — сначала этот «барыга» имел дело с наркозависимыми людьми, а затем с людьми, ради дозы выносящими из дому все подряд и обворовывающих чужие квартиры. Где пролегал этот водораздел между больным человеком и преступником и насколько быстро размылась эта зыбкая граница?

Конкретного, внятного и достоверного ответа с точностью до одного дня или события — нет, опять утомительные поиски…

У одних, а они, к счастью, в меньшинстве, идут поиски «закладок», у других – идут поиски выхода из крайне сложной, и прямо скажем, драматичной ситуации. Драматизм как результат деликатного и тактичного молчания, полуэффекта от полупрозрачных полунамеков, ощутимый итог извечной и классической недосказанности.

А может все потому, что в истории борьбы с наркобизнесом не хватало той самой правды, сермяжной, горькой, но все же правды.

Тимофей Хъурхъурагов