Бляха-муха, а я ведь действительно был хорошим журналистом. Пару моих статей даже в пример приводили в журнале «Журналист». Вроде бы как учили мОлодЕжь, как надо писать репортажи, чтобы было интересно. Давно, правда. Но тем не менее. С тех пор я замечаю, что журналистом быть почти перестал. Ну не журналистика то, чем я занимаюсь. Вообще ни разу.
Журналистика в Осетии кончилась. Как класс. Как явление. Вообще как всё что угодно. Остались новости от пресс-служб, непонятные их интерпретации в СМИ (любых) и набирающий популярность сравнительно новый для нас жанр тревел-историй. Ну это когда тип или типша ездит по горам или долинам, заходит в разные дома и рассказывает о традициях или истории в стиле «NatGeo».
А журналистики вот нет. Нормальной, той самой с хорошими репортажами, которые читаются на одном дыхании. С разоблачительными заметками с фамилиями и комментариями сторон. Со скандалами. Этого нет. Потому что кто-то в один момент решил, что это нам не нужно. Более того, это не наша культура. И я не преувеличиваю.
Вот смотрите. Для того чтобы написать нормальный, полностью соответствующий журналистским стандартам текст нужен конфликт (журналистика в этом не особо отличается от любой творческой деятельности – конфликт нужен везде). Если есть нормальный конфликт, то нужны, чтобы все его стороны получили равные условия для возможности высказаться. Хотят они того или нет, но представить свою точку зрения они обязаны. И желательно не посредством пресс-служб, потому что сторона, говорящая от первого лица заведомо будет в выигрыше: сообщения пресс-секретарей никогда всерьез не принимаются, особенно, если конфликт серьезный. И только когда есть все мнения, можно начинать готовить текст. Вне зависимости от твоего отношения, ты ОБЯЗАН выдать дословно все стороны. Чтобы читатель не был введен в заблуждение. Вроде бы всё просто. Но не для нас.
У нас говорить с журналистами сейчас считается ниже своего достоинства. А те, с кем власть говорит, за очень редким исключением, стараются «не замечать» никаких других сторон тех самых конфликтов. Но почему-то основная масса потребителей информации, так же как и власть считает «настоящими журналистами» только тех, кто к этой власти имеет доступ. Точнее, тех, кому власть сама хочет давать доступ. Все остальные списаны со счетов. Публично. Говорить о том, что в их отношении делается тайно мы сейчас не будем. Не о том речь. Мы ведь о журналистике сейчас.
В какой-то момент у нас стало не принято называть фамилии представителей власти в связке со скандалами или чем-то другим нелицеприятным. А те, кто это делает из журналистов превратились в маргиналов. Произошла сакрализация власти и теперь говорить о ней плохо приемлемо только в узком кругу друзей. Если же о ней говорят публично это автоматически делает авторов «желтыми журналистами», от которых требуют так мной и не понятую «конструктивную критику». За несколько лет активного употребления этого словосочетания относительно меня лично, я понял, что «конструктивная критика» это разрешение ругать кого угодно, кроме пары десятков высших должностных лиц республики. Если лезешь дальше, то ты маргинал и самое меньшее, что для тебя могут сделать – перестать давать тебе комментарии. А если нет комментариев и прямой связи с властью, то все, что ты делаешь в медийном пространстве превращается в публицистику. Колонки, которые можно называть как угодно, только не журналистикой. Сколько бы реальных документов ни было представлено.
Поэтому я и утверждаю, что журналистика в Осетии умерла. Её убили намеренно. От слабости и трусости. По причине неспособности говорить открыто на неприятные темы. От этого еще циничнее звучат советы от приближенных к власти людей «разбираться объективно». Они, эти приближенные, прекрасно понимают, что никакой «объективности», пока власть закрыта, просто не может быть. От слова вообще. Но они снова и снова повторяют это. Как мантру какую-нибудь.
Так что пока неизвестно, когда мои репорты снова будут разбирать в журнале «Журналист». Неизвестно, когда снова я почувствую такой азарт, что напишу полноценную статью для федеральной газеты на маленьком кнопочном телефоне.
И мне от этого грустно.
Заур Фарниев
