15 лет назад, 1 сентября, Света ушла в школу, а потом вдруг вернулась домой: «Мам, пойдем со мной на линейку». Они жили вдвоем, и Марина всегда была рядом с дочерью. Но в тот день ей нужно было идти на курсы, которые она уже оплатила. И она не смогла пойти в школу. Уходя, Света перекрестила ее. Больше они не встретились.
У Марины в глазах слезы. Прошло 15 лет, а память об этом прощании жива. Сколько раз мать винила себя за то, что не пошла в тот день в школу? Тысячи.
Марина решила помогать другим. После гибели Светы она усыновила мальчика. Сейчас он уже подросток.
В августе я приехала в Беслан вместе с подростками из детского лагеря, который проводился в горах Осетии. Они хотели увидеть бесланскую школу. Марина согласилась прийти к ним и рассказать о тех трех днях.
Мы стоим во дворе школы. Она показывает на дома, стоящие по Школьному переулку. 37, 39, 41. В этих дворах 15 лет назад перестал звучать детский смех. Только в эти три дома из школы №1 не вернулись 37 детей.
Мы заходим в спортивный зал, где в духоте и тесноте боевики держали заложников. Сейчас здесь просторно, светло. Подростки, вдруг притихшие, проходят вдоль стен, разглядывают фотографии детей и взрослых, ставших жертвами теракта. Ко мне подходит девочка-подросток и тихо спрашивает: «А где дочь Марины? Покажите».
Я веду ее к той стене, откуда с фотографии на нас смотрит лицо Светы. Света улыбается. Девочка рядом со мной плачет.
Потом она подходит к Марине и обнимает ее.
Марина много лет вместе с женщинами из комитета «Матери Беслана» помогает пострадавшим. Благодаря ей самые отчаявшиеся нашли надежду. Кто-то нашел себя в общественной работе комитета бесланских матерей, кто-то стал ходить в церковь, кого-то просто нужно выслушать, и для этого можно прийти в комитет. Но всем им, пережившим теракт, нужна помощь.
Два года назад Марине приснилась дочь, она была в каком-то очень хорошем и светлом месте. Марина тогда поняла, что пора отпустить Свету. Но тревога не уходит.
«Я стала очень тревожной. Я боюсь выйти из дома и оставить сына одного. Боюсь отпускать его в школу. Мне надо с этим что-то делать».
В Беслане нет психологов, работающих с травмой. Их вообще в стране мало. Но все, кто есть, должны были работать с жителями Беслана. Этого не произошло.
В стране нет федеральной программы помощи жертвам терактов.
Если бы такая программа была, все дети и взрослые, пережившие теракты, могли бы пожизненно и без очереди получать любую медицинскую, реабилитационную, психологическую помощь. Они могли бы ездить в детские лагеря и санатории, узнавать новые культуры и края, видеть большой и прекрасный мир, и все это помогло бы им жить дальше. Потому что реабилитация — это не только лечение.
Но такой программы нет. Одна из бывших заложниц живет в доме престарелых. Она была в школе вместе с тремя своими детьми. Дети выжили, мать была ранена и не смогла больше ходить. Никакой реабилитации не было. 15 лет за ней ухаживали родные, но недавно она решила уйти в казенное учреждение, потому что не хочет осложнять жизнь близким. Никто этой семье не помог. А достаточно было одной сиделки.
Другая заложница, взрослая уже девушка, тяжело раненная 3 сентября 2004-го года, каждый год ждет реабилитации в Германии, как чуда.
В России людей с такими поражениями мозга не реабилитируют. А в Германии девушку научили есть, ходить, разговаривать. Ее жизнь стала качественно другой.
Но каждый год родные вынуждены собирать помощь с миру по нитке, чтобы вывезти девушку на реабилитацию.
Еще одна бывшая заложница Марина, раненная в позвоночник, в первые годы после теракта имела шанс встать на ноги и даже чувствовала пальцы на ноге, но из-за отсутствия реабилитации даже этот эффект сошел на нет. 15 лет за Мариной ухаживает мама-пенсионер, которая тоже была в заложниках. Все деньги, выплаченные семье после теракта, ушли на уход за Мариной. Ее маме пришлось уйти с работы. Все это несправедливо, ведь за последствия теракта отвечать должно государство. Оно должно предоставить Марине помощницу и пожизненную реабилитацию. Но эта семья забыта своим государством.
В Беслане живут и другие люди, которым нужна хорошая реабилитация, но ее нет в стране. Наташа потеряла дочь в теракте, осталась двухлетняя внучка. Много лет подряд бабушка с внучкой каждый день приходила на кладбище. Ребенок вырос на этом кладбище. Когда бабушку с ребенком пригласили в Аланский женский монастырь в детский реабилитационный лагерь, она сказала: «Моя дочь умерла, я не имею права радоваться». Ей никто не помогал. С ней никто не работал.
Детям Беслана сегодня помогают только международные организации.
Каждый год Международный Красный крест вывозит их на море. В этом году дети, выжившие в теракте, вернулись из Хорватии. Каждая поездка — это интеграция ребят в большой мир, который тепло их встречает. Это помогает им понять, что насилие побеждается не насилием, а добром. Дети, которые после теракта хотели мстить, теперь выбирают иные жизненные пути. Но всю эту социокультурную реабилитацию проводят иностранные организации. В России так много прекрасных мест, но бесланских детей по России не возят. В России так много прекрасных людей, но бесланские дети с ними не знакомятся.
«Матери Беслана» несколько лет подряд подавали заявку на президентский грант. Они хотели возить по России фотовыставку о бесланской трагедии и рассказывать о ней своей стране. Несколько лет подряд они не могли выиграть этот грант. Выигрывали организаторы патриотических фестивалей и новогодних елок, а «Матери Беслана» не выдерживали такой конкуренции. В этом году полпредство президента РФ в СКФО почему-то вдруг поддержало их заявку, и они наконец получили грант. С первой своей выставкой они поехали в Нальчик, и их там тепло встретили, выслушали, поддержали. Они вернулись оттуда уставшие, но немного оттаявшие. За 15 лет битвы с государством за правду о теракте в Беслане они впервые почувствовали, что выстроенная перед ними бетонная стена как будто отступила — их кто-то услышал. Осенью они поедут в Черкесск, в Москву, в Петербург и Волгоград.
Им тяжело и больно вспоминать пережитое. Но они уверены, что только память о Беслане поможет избежать новых трагедий.
«Я не хочу, чтобы кто-то еще пережил то, что пережила я»,— говорит Рита — мать, потерявшая единственную дочь и уже 15 лет живущая в одиночестве. Эти поездки да еще расследование обстоятельств теракта, которое много лет потерпевшие ведут сами,— смысл ее жизни. Она пытается делать хоть что-то, чтобы мучительная смерть ее дочери не была напрасной. Государство пока не сделало для этого ничего.
