Правозащитное движение «Хотае» появилось в Северной Осетии после жестокого убийства 22-летней Регины Гагиевой, в котором обвиняется ее бывший муж. На записи с видеокамер видно, что он нанес девушке больше десяти ударов ножом. Спустя несколько дней девушка скончалась в больнице. Этот случай получил большой резонанс и снова вызвал дискуссию о проблеме домашнего насилия в патриархальной кавказской республике.
– Вы существуете уже год. До «Хотае» в республике не было правозащитного движения, вы первые. Как считаете, почему?
– Это не совсем так. Мы в итоге не стали полноценным движением, так как не зарегистрировались как фонд. Пока мы группа активистов и волонтеров, которая занимается просветительской работой, может дать пострадавшим консультацию и направить к людям, которые в итоге помогут.
Наша уникальность лишь в том, что мы нашли площадку, на которой можно говорить о проблеме открыто и без ограничений. Когда общество не видит проблему, то словно не верит в ее существование. Получается борьба с ветряными мельницами.
До нас были люди, просто непубличные, которые пытались лоббировать открытие кризисного центра. В 2017 году решили, что это должна быть пристройка к соцприюту. Там помогали бы женщинам, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Но сменился министр ЖКХ, и дело встало. Активисты продолжают продвигать тему с открытием кризисного центра, но дальше разговоров не доходит.
– Как вам кажется, меняется ли отношение общества к жертвам домашнего насилия?
– Тут нужно разделять: изменилось ли отношение общества к самому факту домашнего насилия или к жертвам. У нас получается двойная игра. Мы как бы не оправдываем насилие: большинство комментариев адекватные и осуждающие. Но как только появляется какая-то детализация, живые фигуры, начинается обсуждение. Если девушка «идеальная» жертва, как, например, Алана Каллагова, которая покончила с собой после очередного избиения, то в глазах комментаторов все ок. Алана не огрызалась, не пыталась защищаться, стыдилась огласки и, самое главное, ее уже нет. Мертвая жертва – идеальная жертва.
А есть такие, как Вандана Джиоева. Она три года пыталась дать отпор бывшему мужу, который ее преследовал, писала обращения в полицию. В итоге он ее избивает до полусмерти и в свое оправдание скидывает в сеть запись звонка, где она его материт. И все – большинство осудило именно Вандану. Вот с этим нужно работать, люди не могут думать глубже.
– Что можно предпринять, чтобы помочь пострадавшим в условиях отсутствия закона о домашнем насилии?
– Декриминализация побоев обессилила всех, кто занимается этой темой. Но в любом случае работа продолжается: есть кризисные центры, юристы, психологи.
В первую очередь нужно, чтобы правоохранительная система исправно работала и женщин, готовых написать заявление, не отправляли домой. Создавать прецеденты, чтобы людей, которые совершили насилие, сажали. Женщины зачастую забирают заявления, потому что понимают, что сейчас надо будет ходить и доказывать, что тебя побили. Снимать побои, слушать подколы. Это унизительно.
Вторая задача – это поддержка кризисных центров. Женщины не только должны иметь возможность укрыться там, но и получить психологическую и юридическую помощь. Вы не представляете, насколько измененное сознание бывает у человека, который несколько лет терпит над собой издевательства.
«Опека превращается в понты»
– Недавно на странице «Хотае» были опубликованы итоги опроса о домашнем насилии. Расскажите о них.
– Почти 42% респондентов пережили какой-либо из видов домашнего насилия, в большинстве со стороны партнера или родителя. 42% участников пережили психологическое насилие в семье, 30% пострадали от физического насилия, с сексуальным насилием внутри семьи столкнулись 8%. Многие опрошенные не обращаются за помощью вообще (45%), а если обращаются, то в основном к семье и друзьям-знакомым.
62 человека оказались под защитой семьи, а 56 пожалели, что рассказали. Доверие к правоохранительным органам или соцзащите проявили лишь 8% и 1% опрошенных. То есть в полицию идут обычно в последнюю очередь. Из писем ясно почему: боятся, что им не помогут, что примут сторону насильника, что пристыдят. Есть и другая распространённая причина: в полиции могут не помочь, а взбешённый абьюзер ещё и отомстит за попытку на него пожаловаться.
Но даже если участковый попался нормальный, нынешнее законодательство мало что может сделать обидчику: 10–15 суток ареста или административный штраф 5–30 тысяч рублей. Причём деньги пойдут не пострадавшей, а государству.
– В опросе были какие-то неожиданные итоги?
– В ответе на вопрос «Кто ваш абьюзер?», кроме привычных муж/парень/отчим/отец, появился брат. И это проблема. У нас почему-то считается, что брат, причем любого возраста, может руководить сестрой. Я понимаю, что опека – это хорошо, но это превращается в игру мускулами, понты и попытку как-то реализовать себя за счет сестры.
Многие жаловались, что брат издевался, бил и отыгрывал абьюзерские модели. Такой традиции никогда у осетин не было, попробовал бы раньше брат с сестрой так обращаться. Но современное осетинское общество все исказило и считает, что мальчик наделён какими-то невероятными правами. Нужно пересматривать этот подход, это уже какое-то мракобесие.
– Насколько официальная статистика преследований и различного рода насилия расходится с действительностью?
– Эта статистика вроде бы и есть от кучи различных источников, но её и нет. Данные настолько разные и друг с другом не согласуются, что удивительно. В МВД счет идет на сотни пострадавших, а НКО исчисляют их десятками тысяч.
Я больше верю последним цифрам, потому что полиция работает по системе «как убьют, тогда и приедем». Но даже официально зарегистрированных дел об убийстве и насилии в Северной Осетии немало. Сбор статистики осложняется тем, что люди не могут говорить об этом открыто.
Именно поэтому наш опрос проходил онлайн и анонимно. С одной стороны, он позволил очень многое узнать. Но с другой – мы не можем положить его на стол руководителю республики и требовать принять меры, так как он спросит: «А кто все эти люди? Покажите мне их». А мы не сможем их показать, потому что они боятся.
«Абьюзер качает жертву»
– Какая из услышанных за год историй больше всего врезалась в память?
– Девушка прислала фото своей мамы, которую убил сожитель. Снимок был из морга, я даже не хочу описывать, но мы были в шоке. Она рассчитывала, что у нас есть юрист, который поможет ей обратиться в прокуратуру. Но на тот момент его не было.
– Часто ли девушки рассказывают о применении к ним физического насилия, но при этом сами не хотят уходить из семьи?
– Да, постоянно. С одной мы даже пошли дальше того, что мы обычно делаем. Она высказала готовность уйти из семьи. Рассказала, что муж ее избивает, и она боится, что однажды убьет, а дети останутся без матери. Мы нашли юриста, но в последний момент она передумала, потому что опасалась, что муж заберёт жилплощадь.
Этот страх многих останавливает. Девушки не могут правильно расставить приоритеты. Сначала я не понимала, как может страх за имущество пересилить страх за свою жизнь. Пока я не почитала о психологии жертв, и коллеги мне не растолковали, что с ними нужна очень серьезная работа. А пока это будет бесконечный цикл насилия: напряжение, выброс, прощение, наблюдение. Абьюзер качает жертву. Ей кажется, что вот уже все прошло, можно еще потерпеть. Но потом начинается опять. В тот момент, когда абьюзер начинает просить прощения, жертва даёт заднюю.
– Может ли жертва абьюзера получить в нашей республике помощь квалифицированного психолога?
– Да. У нас есть бесплатные психологические центры. Не нужно бояться туда идти. Многих жертв домашнего насилия отпугивает ценник частных психологов, а в центрах всё бесплатно. Там работают те же самые специалисты, они не хуже.
Многие говорят: «Это что, у меня, как в американских фильмах, будет психолог?» Да, у тебя будет психолог, и это нормально. У тебя же есть стоматолог, терапевт, офтальмолог, лор-специалист и т. д. А почему у тебя не должно быть психолога?
– С каким типом насилия чаще сталкиваются те, кто обращается к вам?
– Чаще всего, судя по письмам к нам, манипулируют жертвой через стыд. На втором месте жалобы об избиении. На третьем – экономическое насилие. Это, например, когда муж или свекровь отбирают «детские» деньги и тратят их по своему усмотрению. И ладно бы на общие нужды. Но нам рассказывают, что мужья тратят их на ставки или выпивку.
Сексуальное насилие – самый сложный вид насилия, так как мало кто отваживается о нем сказать. По данным нашего опроса, его пережили 8% из 650 человек. Причем со стороны родственников. И сложность тут не только в болезненности темы, там спектр чувств: стыд и страх, что тебе не поверят. Реальный случай: девочку трогал брат деда, но когда она об этом рассказала, никто ей не поверил, потому что тот мужчина был уважаем в обществе.
***
Россия – единственная из стран – членов Совета Европы, где не принят закон против домашнего насилия. За последние десять лет законопроекты о профилактике домашнего насилия вносились в Госдуму более 40 раз, но не прошли ни одного чтения. В 2017 году из российского Уголовного кодекса удалили статью за побои, а за семейное насилие ввели административную ответственность.
