Сенатор от Северной Осетии Арсен Фадзаев назначил Земфиру Цкаеву своим помощником и главой «Центра защиты прав граждан». Лидер североосетинских «патриотов» отметил, что «ее имя прочно ассоциируется с борьбой за правду и восстановление справедливости», так как она уже шесть лет добивается наказания для убийц мужа – он умер после пыток в полиции. Кроме того, в перспективе Фадзаев видит Земфиру Цкаеву депутатом республиканского парламента.

— Журналистов не пускают в зал Верховного суда Северной Осетии, где идёт рассмотрение жалоб на приговор полицейским. Расскажите про ход апелляции.

— Прошло уже пять заседаний с рассмотрением ходатайств осуждённых. Адвокат Бузоева (один из осуждённых полицейских по делу Цкаева. – прим.ред.) вызвал пару свидетелей в его защиту — отца и друга семьи. Они дали показания, что якобы шесть лет назад встречались со следователем Асланом Хугаевым, и тот предлагал Бузоеву оговорить обвиняемых в каких-то эпизодах. В качестве вознаграждения ему пообещали освобождение. Плюс Хугаев его якобы шантажировал: если Бузоев не оговорит других, то пострадает сам. На что я спросила его отца, а чего так боялся сын, какого наказания, если он не чувствовал за собой никакой вины? Сшить дело ведь очень непросто. Другой свидетель — молодой парень. На момент встречи с Хугаевым ему было 15 лет. Он даже не вспомнил, в каком классе был, но в деталях рассказал о том, когда, где и с кем сидел шесть лет назад, и о чем шёл разговор. Хотя кабинки кафе, в котором якобы состоялись переговоры, настолько крохотные, что там физически не поместятся шесть человек, даже если подставить стулья. Ждём ещё одного свидетеля. Думаю, скажет все то же самое. Дальше прения и вынесение приговора. Осуждённые скорее всего еще подадут кассацию, но к тому моменту уже не будут сидеть здесь — уедут этапом.

— Были ли за эти шесть лет попытки со стороны полицейских или их родственников выйти с Вами на контакт и договориться?

— Никогда. Мы бы и не пошли на контакт, даже если бы у них было такое желание. Хотя я считаю, что их родители должны были найти в себе силы, чтобы с какими-то словами подойти ко мне.

— Есть мнение, что Вами якобы движет финансовая заинтересованность в процессе. Как думаете, откуда эти слухи?

— В прошлом такие разговоры были из-за того, что я якобы не предъявляла никаких обвинений руководящему составу – значит, меня подкупили. Но уже даже Ситохов (один из осуждённых полицейских по делу Цкаева. – прим.ред.) понял, что этого нет. Я всегда говорила о наказании для руководящего состава МВД. Я писала заявления, но на них отвечали отписками. В итоге получилось так, что руководство осталось в стороне. Мне сказали, что заниматься руководящим составом лучше начать после того, как обвиняемым вынесут приговор. Но прошло уже больше шести лет и нет даже вердикта Верховного суда. И, наверное, руководящий состав думает, что на них у меня уже не хватит сил и терпения. Но они ошибаются. После приговора судья Ленинского суда обязан был вынести какие-то представления в отношении руководящего состава, так как свидетели и обвиняемые давали на них показания. Я буду просить своего адвоката, чтобы он подал ходатайство на имя судьи Ачеева о том, какие представления за время после вынесения приговора он написал в прокуратуру.

— Не надоело столько лет добиваться справедливости?

— Я бы солгала, если бы сказала, что не было моментов, когда мне хотелось проявить слабость и сдаться. Сегодня все вроде бы нормально, а завтра видишь, как дело уходит сквозь пальцы. Периодически у меня опускались руки. Но было ощущение, что муж помогает с того света. Бог таких вещей не прощает. Какая-то неведомая сила вела это дело вместе со мной. Я надеюсь, что хотя бы те, кого удалось посадить, останутся за решёткой и приговор не поменяется.

— К вам обращаются люди, которые также пострадали от насилия в полиции? Есть ощущение, что из-за придания огласке пытки в осетинской полиции прекратились?

— Подобные случаи во время допросов бывали и раньше, но никто о них не знал. Семьи пострадавших запугивали. Мне кажется, что если бы после нашего случая в застенках МВД умер кто-то еще, то это бы стало известно. Глядя на наш пример, люди бы не побоялись это озвучить. Со мной созванивались несколько человек и говорили, что их близких били полицейские, но до больницы не доходило. Думаю, наше дело стало каким-то сдерживающим фактором. Оно на слуху, к нему приковано внимание, в том числе благодаря СМИ. Я очень благодарна всем журналистам. Очень много людей столкнулись с системной несправедливостью. Наше дело как будто бы вбирает в себя все это. Мне кажется, что полицейские теперь боятся применять насилие не столько потому, что их могут посадить, сколько из-за осуждения, которое витает в воздухе.

— С какими проблемами люди смогут обратиться в новый центр? Что он будет из себя представлять?

— Название центра – защиты прав граждан — говорит само за себя. Мы начали работу 1 февраля. К нам будут приходить по проблемам, считающимся малозначимыми для обращения в администрацию или к главе республики. Там бы просто до них не дошли, отдавая приоритет более глобальным. У нас обратившихся бесплатно консультирует юрист. Заявки уже начали поступать. В станице Николаевской уволили директора дома культуры. Сотрудники считают, что это было сделано незаконно и собрали подписи в его защиту. До этого к нам обращались с вопросом о перебоях в поставке препаратов для льготников. Также со слезами звонила мать шестерых детей — им отключают газ из-за долга в 20 тысяч рублей. Вообще по части коммунальных услуг обращений много. Люди не могут оплатить консультацию юриста, который бы им подсказал, что эту сумму можно раздробить. А сами они этого не знают. Есть заявка на помощь от парня с инвалидностью. Его не поставили на учёт и после детского дома ему некуда идти. Ещё есть обращение от человека, которого избил сотрудник полиции. Уголовное дело заведено, но свидетелей всячески запугивают.

— А если нужно будет сотрудничать с правоохранительными органами, будете их привлекать?

— Моя трагедия — это моя трагедия. Если правоохранители будут нужны для продвижения дела, то будем их привлекать. Тем более, что за эти шесть лет сменился состав и Следственного комитета, и прокуратуры, и МВД. Думаю, новые будут адекватно относиться, если мы будем просить их участвовать в решении наших вопросов, хотя я считаю, что, например, в уголовный розыск идёт определённая категория людей. Одно то, что они в своем кругу называют сделанное с моим мужем словом «поработали» и считают это нормой, уже обо всем говорит. И тут я даже не могу мягким словом сказать, что это «непрофессионально». Это преступно. Это вседозволенность. Если хоть кто-то из полицейских после смерти моего мужа понял, что ненормально лишать человека жизни, это уже хорошо. Они не только прервали жизнь человека, но и в корне изменили жизнь всей его семьи. Мои дети очень рано повзрослели. Это покалеченные души. Тут два варианта: они либо вырастут сильными, либо запуганными. И я их тяну в сторону силы.

— Понимаете ли, что в случае, если организация будет реально работать, это очень опасно?

— Не опаснее чем то, через что я прошла в свое время.

— Как сделать организацию реально работающей, а не только на бумаге?

— Я далеко не сразу согласилась возглавить центр. Я постоянно думала об этом, крутила мысли в голове. И поняла, что главное — достойно подойти к решению задач, которые будут ставить передо мной. Если центр не может помочь человеку, то надо говорить об этом прямо, не обнадёживать. К примеру, кто-то может прийти и попросить построить ему дом, но мы же не в силах это сделать. Но у нас будет консультация грамотного юриста, будем стараться помочь.

— Фадзаев сказал, что видит вас депутатом республиканского парламента. Вы хотите пойти в политику?

— Наверное, другие лучше разбираются в плане ходов и политических стратегий. Когда мне стали поступать подобные вопросы, было ощущение, что меня уличили в чем-то. Настолько неприятно, что как-то и не хочется комментировать. Выглядит это так, будто оправдываюсь. Хотя если бы я даже хотела пойти в политику, что в этом плохого? Тут меня обидело скорее то, что с меня спрашивают за какие-то свои домыслы. Отвечу так: мне не поступало предложений пойти в политику или в депутаты.

— А вообще с Фадзаевым были знакомы раньше?

— Я его видела всего два раза в жизни. Он позвонил и сказал, что хотел бы поговорить. Мы честно пообщались, в том числе про мое дело, хотя я к нему не обращалась по этому поводу. Он предложил работу, а работа мне была нужна. Если вдруг у меня не получится, то я всегда открыто сделаю шаг назад и скажу, что не смогла. Ради каких-то перспектив я не буду там сидеть. Я хочу, чтобы этот центр работал. Я хочу, чтобы люди просто знали, что им есть куда идти со своей проблемой. Мне было некуда. Где-то девять месяцев назад встретила женщину в поликлинике. Она меня узнала и попросила контакты адвокатов. Видимо, сразу ими не воспользовалась и потеряла, потому что потом снова ко мне обратилась и попросила о встрече — просто поговорить. Когда что-то случается, самое главное, чтобы тебя выслушали, и ты понимал, что кто-то у тебя есть. Один из моих адвокатов – Анжелика [Сикоева] — вообще специализируется по административным делам. Но она взяла мое уголовное дело, разобралась в нем и всегда была рядом, даже когда в дело вступили другие защитники. Я и сама люблю дарить, отдавать. Думаю, что в работе мне это качество поможет.