Так активно в выборной кампании я принимал участие впервые. И впервые в полной мере ощутил безысходность и настоящую тоску от происходящего.

Говорить о вбросах на участках я не стану. Их и так все видели. И истеричных женщин, требовавших не снимать. И серьезных мужчин, изображавших невинность. И обреченные лица членов избирательных комиссий. Повторю, это видели все. Но немногие видели лицо приехавшей в Осетию девушки Алины, рассказывавшей, что она, как добросовестный наблюдатель отмечала всех пришедших на участок и насчитала немногим более шестисот человек. Но когда она отдавала в штабе протокол, то посмотрела в него и не могла произнести ни слова. Явка составила 1250 человек. «Как так, — говорила она. – Они же при мне бюллетени считали, все согласились, а потом отдали протокол, но я туда даже уже не посмотрела, только сейчас увидела».

Но девушка Алина не знала многого. Не знала о своем коллеге, тоже приезжем, которого побили в 22 школе, не знала о другом парне, которого отвезли в суд после того, как он заснял наглый вброс. Не знала о десятках наблюдателей, которых под разными предлогами выводили из участков и больше не запускали до вмешательства лидеров штабов. И то, не всегда. Девушка Алина не знала, что в Осетии нормально угрожать девушке-кандидату и замахиваться на нее. Она не знала многого. Впрочем, как и я и как большинство из тех, кто не оказался в пуле проправительственных партий.

Если честно, я до последнего был уверен, что те же «Патриоты России» обо всем договорились с властью, что подтверждала не слишком активная кампания. Но уже к вечеру стало ясно, что если договоренности и были, то противоположная сторона их аннулировала. «Я никогда такого не видел, это просто п…ц», сказал мне один из кандидатов от «патриотов». И я склонен был с ним согласиться. При реальной явке и у ЛДПР, и у «патриотов» были отличные шансы взять хорошее количество мандатов, но безумные «вбросы» решили дело не в их пользу. Я взял слово «вбросы» в кавычки потому что это были даже не вбросы. На многих участках даже не заморачивались вбрасывать. Там просто прилюдно считали бюллетени, а потом писали произвольные цифры. Видимо, бешеный процент чеченской явки не дает нашей власти спокойно спать.

А при такой явке и «правильных», пусть и нарисованных, голосах вполне реально заявлять о прямых выборах главы. Видимо, после таких беспрецедентных фальсификаций появилась уверенность в своей победе на «честных» губернаторских выборах. Видимо. Сейчас я ничего не могу утверждать. Уже завтра может все измениться.

Кстати, членом ЦИК с совещательным голосом мне так и не довелось стать. Когда мы принесли документы, их, конечно, приняли, но сообщили, что перед голосованием по моей кандидатуре неплохо было бы извиниться перед председателем ЦИК Жанной Моргоевой. За что – я так и не понял, хотя, мне сказали, что она восприняла некоторые мои публикации в Фэйсбуке как личное оскорбление. Мне даже стало интересно, что это были за высказывания. Что-что, а на личности в публичном пространстве я не переходил никогда. Тем более, в отношении женщины. Всё, что я смог вспомнить, это мой пост о звонке госпоже Моргоевой, которая услышав мою фамилию, бросила трубку. За что извиняться я так и не понял.

Вообще, требование извинений стало в Северной Осетии каким-то фетишем. Совсем как в соседней республике. Скажем, у Олега Эйдельштейна тоже попросили публичных извинений за его высказывания на дебатах. Их тоже сочли личным выпадом, хотя, ни оскорблений, ни упоминаний родственников там не было. Исключительно обсуждение публичной деятельности главы республики. Не более того.

Обо всем этом девушка Алина не знает.

Зато знает, что в Осетии фальсифицируют выборы.

Заур Фарниев