На очередном заседании суда по «делу Цкаева» подсудимый Шота Майсурадзе не признал себя виновным и отказался давать показания до исследования видеозаписей, имеющихся в материалах уголовного дела. Судья зачитал показания, которые он давал на предварительном следствии. Подсудимый утверждал, что его незаконно привлекли к уголовной ответственности.
«Я Цкаева не душил, ни пакетом, ни чем-либо другим. Пакет на голову Цкаева я также не надевал, не фиксировал ничем, в том числе и скотчем. Хочу сказать, что Бигаев меня оговаривает. Преступление, которое было совершено в отношении Плиева, было совершено не на моей зоне обслуживания, и не относится к линии, по которой я работал 31 октября 2015 года. Я работал на линии имущественных преступлений, никакой заинтересованности в раскрытии указанного преступления у меня не было. Что касается Бигаева, он наоборот был заинтересован в раскрытии данного преступления, так как преступление было совершено на его административном участке», — говорится показаниях Майсурадзе.
Отметим, что по показаниям подсудимого Спартака Бузоева, который заключил сделку со следствием, именно Шота Майсурадзе избивал ногами лежащего на полу Владимира Цкаева. А подсудимый Алан Бигаев в своих показаниях утверждал, что видел Майсурадзе в 57-м кабинете возле Владимира Цкаева, задержанного по подозрению в причинении огнестрельного ранения сотруднику ОМОНа Плиеву. Цкаев в это время сидел на стуле, руки у него были застегнуты наручниками за спинку стула, а на голове у него был полиэтиленовый пакет. При этом в руках у Майсурадзе был скотч.
В показаниях Майсурадзе также указал, что 31 октября 2015 года примерно в 03:30 ему позвонили из дежурной части отдела полиции и сообщили, что совершено преступление в отношении сотрудника ОМОНа и руководство собирает весь оперативный состав для раскрытия преступления. По его словам, несмотря на то, что он выехал на место преступления, в тот день он занимался раскрытием дела, связанного с угоном автомашины.
В середине дня, находясь в коридоре, Майсурадзе услышал крики, доносящиеся из кабинета №57, однако не стал «заострять на них внимание».
«Чьи и какого характера это были крики, я не могу сказать, но крики были мужские. Я предположил тогда, что если эти крики слышал я, то их слышат все, в том числе и руководство», — говорится в показаниях Майсурадзе.
Он отметил, что примерно в 18:30 к нему в кабинет зашел замначальника уголовного розыска Марат Хабаев, который поручил ему отправится с опергруппой в дом Цкаевых и произвести обыск, что он и сделал, однако в дом заходить не стал. Вернувшись через час или два на работу, Майсурадзе снова услышал крики.
«Я опять услышал крики, которые доносились из кабинета №57, но они уже были гораздо сильнее и на сей раз меня насторожили. Я подошел к двери кабинета и попытался её открыть, но она была закрыта. Я стал кричать и стучать, чтобы открыли дверь. Дверь мне открыл Бигаев Алан, который был одет в одну нательную майку, он был весь потный, взъерошенный. Бигаев спросил у меня, в чем дело? Я стал возмущаться и спрашивать, что за крики доносились из кабинета. Я пытался пройти в кабинет, однако Бигаев преградил мне дорогу и сказал, что это не мое дело и что он работает с задержанным, который совершил тяжкое преступление против сотрудника на его зоне и не хочет признаваться в этом. Я спросил Бигаева что за крики, и что можно делать с человеком, чтобы он так кричал, на что Бигаев ответил мне на осетинском языке, что если мне что-то не нравится, чтобы я уходил с отдела и закрыл дверь», — говорит в своих показаниях Майсурадзе.
После этого, по его словам он «злой зашел в кабинет №54, где сидели Ситохов и Казбеков (Сослан Ситохов в октябре 2015 года занимал должность начальника по имущественным преступлениям, а ныне подсудимый; Казбек Казбеков в октябре 2015 года занимал должность замначальника полиции — прим. ред.) и высказал им свое возмущение поведением Бигаева».
Отметим, что Казбеков не подтвердил показания Майсурадзе на очной ставке. Он отметил, что не был свидетелем описанных обвиняемым событий. После этого Майсурадзе поменял показания и сказал, что Казбекова не было в кабинете в этот момент и за весь день никаких криков в отделе он не слышал.
Далее, как следует из показаний Майсурадзе, Ситохов сразу же направился в 57-й кабинет, где «начал ругаться с Бигаевым по поводу того, почему в его кабинете находится Цкаев и почему он в таком состоянии».
«Насколько я понял, Ситохов пытался осмотреть Цкаева, предлагал ему воду, но в кабинет я не заходил, Цкаева я вообще не видел», — говорится в показаниях Майсурадзе.
Далее из показаний следует, что через некоторое время Майсурадзе уехал по семейным делам и в отдел больше не возвращался. О смерти Цкаева он узнал на следующий день примерно в 16:00.
«В настоящее время мне известно о том, что Бигаев склоняет свидетелей, чтобы те дали показания против меня и уличали меня в совершении преступления против Цкаева. Каких свидетелей я не знаю. Ранее в своих показаниях я не уличал Бигаева потому, что среди коллег велись разговоры о том, что от руководства поступило указание не давать правдивых показаний. Ранее в качестве обвиняемого и подозреваемого я не давал показания, поскольку был ошарашен неожиданным задержанием и привлечением к уголовной ответственности за преступление, которого я не совершал», — говорится в показаниях Майсурадзе.
На вопрос следователя о том, кто из сотрудников полиции сможет подтвердить его показания, что Ситохов ругался с Бигаевым и пытался оказать помощь Цкаеву, Майсурадзе ответил, что, несмотря на то, что в коридоре стояли другие сотрудники отдела, боясь «уголовной ответственности, никто из них подтверждать это не будет». На вопрос, какой именно уголовной ответственности боятся сотрудники полиции, Майсурадзе ответил, что: «Их незаконно могут привлечь к уголовной ответственности, также как и меня».
